Живя в Петербурге, будучи уже замужем, Лиля посещала Религиозно-Философское общество, где познакомилась с Зинаидой Николаевной Гиппиус и её мужем Дмитрием Мережковским. С Зинаидой Николаевной их сблизила любовь к поэзии. После революции уже в Париже Шумерские посещали литературный салон «Зеленая лампа», созданный Гиппиус на своей парижской квартире, где бывали лучшие прозаики и поэты русского зарубежья. «Богемским олимпом» называла этот салон Лиля в своих письмах к сестре.

     Много интересных людей  было в числе Лилиных знакомых, но, пожалуй, самой лучшей своей подругой Лили считала Маргариту Карловну Извольскую, жену русского посла в Париже до 1917 года. Судя по всему госпожа Извольская была умной и довольно образованной  женщиной, потому, что Лиля в своих письмах писала: «Я дружу с М.К. потому что люблю умных людей, от которых стараюсь почерпнуть что-либо нужное и полезное для себя». Тут она явно скромничала, так как ещё в Петербурге зачитывалась Руссо, Кантом, Шопенгауэром и многими русскими философами. Бабушка рассказывала, как Лиля пыталась и её заинтересовать философией, но бабушка предпочитала французские романы и верховую езду. В Париже Лиля печатала свои стихи в «Вестнике Русского Дворянства», посылала их в Шанхай. Стихи мне казались заумными, я их не понимала, Как не понимаю, впрочем, теперешнюю живопись.

     Вскоре после похищения генерала Кутепова из Парижа от Лили пришло самое сумбурное письмо, полное возмущения , негодования и проклятий в адрес ГПУ. Лиля писала: «Революция была катастрофой для России. Духовное крушение, по сравнению с которым Смута бледнеет и меркнет. Смута длилась девять лет, а позор России длится уже двадцать лет». Это было длинное письмо, обличительное и злое.

     А в другом письме Лиля писала: «Помнишь, Софи, как летом 1917 года мы с тобой видели на Невском большой портрет Керенского, который так нагло красовался на дверях Аничкова дворца, а под ним надпись – «Его, как первую любовь, России сердце не забудет». Молодежь сходила от Керенского с ума…А ты, Софи, усмехнулась и сказала,- «Это цветочки… ягодки будут впереди. Увидишь кого они будут восхвалять в скором времени»- О, как ты оказалась права!.

     А в другом письме была такая строчка: «А когда наш Петербург переименовали в Ленинград, мы с Маргаритой Карловной плакали…». И ещё писала о своём любимом поэте такие слова: «Блок перед смертью сказал, что Россия слопала его, как глупая чушка своего поросёнка». Приводит стихотворения Набокова (1920 г.)… «Сколько могил, сколько могил. Ты жестока Россия! Слышишь ли, видишь ли? Мы с упованием сирые, верные греем последним дыханьем, ноги твои ледяные…».

     Другие письма были менее патриотическими. Из них явствовало, что будничная сторона жизни мало волновала Лилю. Она была богатой избалованной дамой из высшего ( интернационального) общества Парижа. Шумерские оба хорошо знали языки и на их журфиксах бывало много иностранцев, даже таких знаменитостей, как Хеменгуэй, и Пуанкаре ( от Хеменгуэя у них хранилась книга «прощай оружие» с автографом писателя). Из известных русских ( и «полу русских») у них бывали: С. Лифарь, И.Бунин, Стравинский, Гиппиус, Мережковский и многие др.

     А в одном из своих последних писем Лиля писала: «Милая Сис ( сокращенное «сестра», англ.) ты , живя в далеком Китае, наверняка не слышала о том скандале, который разразился в Европе?! Представь себе, ма-шер, что на королевскую семью Англии выпал такой Shame («стыд», англ.). Старший сын королевы Мэри – Эдуард YIII влюбился в простую американку из Балтимора, некую Уоллес Симпсон, дважды разведенную. Любовь была настолько сильна, что юный принц решил жениться на любимой женщине. Он подписал акт отречения от престолав пользу младшего брата – Альберта, герцога Йоркского, ставшего в 1936 году королем Георгом YI. В своём радиообращении к народу Эдуард YIII сказал ( далее в письме фраза была напечатана по-французски) – «Я не могу быть королем без женщиныф, которую люблю!». Морганатический брак был заключен в 1937 году в Париже. Эдуард думал, что в изгнании они будут находиться  недолго, но британский двор не простил принцу легкомысленного поступка. Его мать – вдовствующая королева – писала сыну: «Я преклоняюсь перед британскими солдатами, которые отдавали свои жизни за Родину, ты же не мог ради Родины оставить женщину».

     Летом 1998 года я прочла в одном из наших журналов подтверждение этой истории. То ли в «Огоньке», то ли в «Эхо планеты» об этой паре была довольно подробная статья с фотографиями. О том, что во время Второй мировой войны Эдуард и Уоллес жили на Багамских островах, где Эдуард служил губернатором. Потом переехал в Париж, в 1953 году купил виллу в Булонском лесу, где прожили двадцать лет под именем герцога и герцогини Виндзорских. Официальный Лондон навсегда отвернулся от них. На фотографии Уоллес некрасивая, но миловидная, высокая, хорошо сложена, Эдуард похож на своего кузена – Николая II, особенно глаза: красивые и грустные.

     Бабушка Лиля была против морганатических браков. Ещё живя в Петербурге, осуждала брак Великого Князя Михаила, младшего брата Николая II, женившегося на женщине, которая как Уоллес, дважды была замужем ( Впоследствии Николай II простил брату его женитьбу и жена Великого князя стала носить титул графини Брасовой).

     Ещё пара строчек из Лилиного письма : «При встречах с Матильдой Ф. не раскланиваемся… В Париже она не танцует, а открыла школу, преподаёт». Нетрудно догадаться, что Лиля писала о балерине Кшесинской, брак которой с Великим Князем Андреем Владимировичем, наверняка, тоже осуждала.

     И ещё в одном письме опять о Гиппиус: «У Зинаиды Николаевны несомненно большой талант и природный шарм, но её маленький некрасивый муж во сто крат талантливее и богаче духовно. Удивляюсь, как Зинаида Николаевна столько лет пренебрегала Мережковским».

     А дальше: «Прочла  её (Гиппиус) «Чёрную тетрадь» - никакого впечатления!…» и в конце письма: «З.Н. становится якобинкой. Представьте себе – она стала праздновать 14 июля – взятие Бастилии. Каково?! Осуждает наших белых генералов, называя воинство ОСТАТКАМИ, но не с сожалением, а с иронией!».

     Интересно было прочесть как Лиля писала о муже, называя его не по имени , а сокращенно – «Во», «Мой Во не только меня постоянно удивляет, но и смешит. Вот уже год, как переписывается с Н. Бердяевым. Самое комичное, что оба живут в Париже. На моё предложение пригласить Бердяева к нам, Во отвечает, что они оба не могут себе это позволить, так как у обоих времени в обрез. Положим у Бердяева и в обрез, он ещё читает лекции в университете, а Во даже писать мемуары забросил, занимается только коллекционированием…».

     Детей у Шумерских не было. Зато была возможность жить только для себя, занимаясь любимыми делами. Не заботясь о хлебе насущном. Дел у бабушки Лили было не мало: различные кружки, поэзия, благотворительность. В Париже на русских балах участвовала в числе дам попечительниц. Об этом упоминала вскользь, как о скучной необходимости.

     Оба Шумерские дожили до весьма преклонных лет. Бабушка Лиля умерла в Париже в 1975 году в возрасте 102-х лет. Об этом писали в газетах.

     Ещё очень интересные письма писала бабушка из Парижа Кира Ивановна Ямпольская – жена офицера, воевавшего в армии адмирала Колчака и погибшего под Иркутском. Письма лёгкие, немного легкомысленные, остроумные, О чём только Ямпольская не писала – обо всём. Кроме политики: о сеансах спиритизма и о чудесах йогов, о тибетской медицине и о тенденциях моды, о декольте «шиворот на выворот» ( где грудь закрыта до шеи, а спина открыта до талии), о короткой стрижке «а-ля Мэри Пикфорд» буквально потрясшей всю Европу. О бывших аристократках, вынужденных работать на такси, об их дочерях, некоторые из которых сделали прекрасные партии, выйдя замуж за богатых иностранцев. О чудесах омоложения, производимых в Париже русским профессором Вороновым. И довольно пространно о своих сердечных делах. Ей повезло – она вышла замуж за богатого бразильца ( француза по происхождению) и уехала с ним в Рио- де – Жанейро.

     Было много и других писем, менее интересных. Много открыток, телеграмм, красивых марок, разноцветных конвертов.

     А вот письма бабушкиной знакомой по Петербургу – мадам Алымовой были в желтых простых конвертах. ( К сожалению забыла имя и отчество этой дамы, хотя помню её по Харбину и по Шанхаю).

     В Петербурге Алымова училась в женском педагогическом институте, попечителем которого был Великий Князь Константин Константинович Романов, прекрасный поэт и очаровательнейший человек, в которого были влюблены многие курсистки, в том числе и молодая Алымова.

     В 1919 году или 1920 году, отступая с армией генерала Врангеля, семья Алымовых  очутилась в Константинополе. Бедствовали, деньги были на исходе, сын часто болел, муж не мог найти работу. Перебрались в Сербию, но и там жилось не лучше. Стало намного легче, когда по контракту уехали во Францию.

     Покопавшись в нашей библиотеке, я нашла журнал откуда вот что выписала:

     «В двадцатые годы во Франции в Биянкуре находились крупные сталелетейные, автомобильные заводы и прочие, относящиеся к тяжелой промышленности. Автомобильные заводы «Рено» после войны 1914-1918 г.г. получили мощное развитие. Не хватало рабочих рук. «Помогла» революция в России. после разгрома белой армии Деникина и Врангеля многие из русских беженцев, временно поселившихся на Дарданеллах в Африке, в Болгарии и Сербии, подписав контракты с дирекцией заводов «Рено» перебрались во Францию. В 1927 году только в Биянкуре на заводе «Рено» работало 10 тысяч русских».

     Из книги Глеба Петровича Струве (литературоведа) «Русская литература в изгнании»:… «Самая эта эмиграция есть явление огромное, в мировой истории беспримерное». Главным центром оседлости беженцев стали Париж, Берг, Прага, София. Константинополь оставался, как бы пересыльным этапом. Лучшие прозаики и поэты осели в Париже. Прага стала главным университетским городом русского зарубежья. В одном Берлине разновременно возникло 58 русских газет и журналов. В Харбине их насчитывалось ещё больше.

     Прожили Алымовы в Биянкуре недолго. Муж заболел и вскоре умер. Она с сыном перебралась в Париж. Очень трудно пришлось бедной женщине: без родных, без друзей, без средств к существованию. «Работаю как вол»,- писала она бабушке в своих редких письмах. Бегала по урокам, в русской школе преподавала языки. В летнее время давала уроки музыки. Жизнь была дорогая, заработков не хватало. Стала брать работу на дом. По ночам корректировала статьи, очерки. Ей повезло, что редактор русской газеты знал Алымову ещё по России.

     Недосыпая, плохо питалась, но сыну Андрею сумела дать приличное образование. Он стал архитектором. В годы всемирного кризиса Алымовы уехали в Китай. Сначала в Харбин, потом в Шанхай, где Андрею очень помог парижский диплом и знание французского языка. Жили они на французской концессии в Госконь – апартаменте на авеню Жоффер, часто приезжали к Нарбутам на Вард Роад.

     В эти годы выяснилось , что с бабушкой мадам Алымова была в родстве. Случайно в разговоре коснулись «Морских рассказов» Станюковича и оказалось, что писатель являлся, по отцу, двоюродным дядей Алымовой, а бабушке он приходился еще более близким родственником. Тут только я узнала, что у бабушки в родне были не только кавалеристы, но и морские офицеры. ( Но рассказывала и гордилась она только кавалеристами).

     В шляпной коробке хранились фотографии. Две из них я хорошо помнила ещё по Шанхаю. Одна большая – кабинетного размера, на ней Новогодний бал в Офицерском Собрании Парижа. Большой круглый стол. Сбоку бабушка Лиля в полу анфас в тёмном вечернем платье с ниткой жемчуга на груди. На голове – небольшая диадема. Рядом А.П. Кутепов, за ним дама в светлом бальном туалете, рядом с ней Шумерский, ещё одна полная дама и два офицера, один из них держит в руках бутылку шампанского. Недалеко от стола сцена, на которой в расшитом сарафане и кокошнике поёт Надежда Плевицкая, самая популярная русская певица тех лет. Вторая фотография – вилла Шумерских на пригорке. На первом этаже длинная веранда, увитая плющом, от неё спускается широкая лестница. На ступеньках разместилась компания. Дамы в лёгких платьях, мужчины тоже в светлом, на некоторых шляпы «канотье». Бабушка Лиля сидит внизу, вытянув свои стройные ножки, платье едва прикрывет колени (мода 30-х годов). У ног её – две мохнатые тонкомордые борзые. Ни одного детского личика, ни одного подростка.

     Мама щедро предлагала мне всё это и письма и «ящик» взять с собой в Союз. Всё взять побоялась, но кое – что привезла. Жаль, что дедушкины ордена и оружие не смогла привезти и отдать старшему внуку, а тот бы сыну своему и дальше бы… Да и в суматохе отъезда забыла дедушкины дневники. Виновата… Но, «снявши голову по волосам не плачут».

Н. Бахтина д' Авогур

Ноябрь 1998 года

г. Екатеринбург.

«Из архива моей бабушки Александры Гавловской».

(«Это тебе. Читай и береги. Такихъ поучений у меня больше нетъ…».Новый-Афон.1975г.).

«Fecisti nos ad Te et inquietum est cor nostrum,                                                                                                   donec requiescant in Te». «Confessio». Св. Августин.

… « Думалъ ли ты когда, что всё касающееся тебя касается одинаково и МЕНЯ? Ибо всё касающееся тебя касается зеницы ОКА МОЕГО. Ты дорогъ МНЕ въ ОЧАХЪ МОИХЪ, многоценный и Я возлюбилъ тебя и поэтому для МЕНЯ составляетъ особую отраду воспитывать тебя, когда искушения восстанутъ на тебя и врагъ прийдетъ как река на тебя. Я хочу, чтобы ты зналъ, что отъ МЕНЯ это бываетъ, что твоя это немощь нуждается в МОЕЙ силе и что безопасность твоя заключается въ томъ, чтобы дать мне возможность бороться за тебя, находишься ли ты въ трудныхъ обстоятельствахъ среди людей, которые тебя отстраняютъ отъ МЕНЯ, отъ МЕНЯ это было. Я БОГЪ располагающий обстоятельствами. Ты не случайно оказался на своемъ месте. Это то самое место, которе я тебе назначилъ. Но просилъ ли ты, чтобы Я научилъ тебя смирению? Такъ вотъ смотри, Я поставилъ тебя какъ разъ въ ту среду, въ ту школу где этот урокъ изучается. Твоя среда и живущие съ тобою только выполняютъ МОЮ волю. Находишься ли ты въ денежномъ затруднении, тебе трудно сводить концы съ концами, - от МЕНЯ это было, ибо я располагал твоимъ кошелькомъ, ибо я хочу, чтобы ты прибегалъ ко МНЕ и былъ бы въ зависимости отъ МЕНЯ. МОИ запасы неистощимы. Я хочу чтобы ты убедился въ верности МОИХЪ обетований. Да не будетъ того, чтобы тебе могли сказать о нужде твоей. Вы не верили Господу Богу вашему, переживалъ ли ты ночь скорбей? Ты разлучён съ близкими твоими, отъ МЕНЯ это было. Я море скорбей изведовавший, болезни. Я жаждал этого, чтобы ты обратился ко МНЕ и во МНЕ мог найти утешение вечное. Обманулся ли ты въ друге твоемъ или въ комъ-нибудь, кому открывал сердце свое….от МЕНЯ это было, ибо я допустилъ этому разочарованию коснуться тебя, чтобы ты позналъ, чято лучший другъ твой есть ГОСПОДЬ. Я хочу чтобы ты всё приносилъ бы мне. Оклеветалъ ли кто на тебя, представь это дело МНЕ, прильни больше ко МНЕ убежищу твоему, чтобы укрыться отъ пререкания языковъ. Я выведу, какъ светъ, правду твою и справедливость какъ полудне…Разрушились ли планы твои и поникъ ли ты душою и усталъ, отъ МЕНЯ это было. Ты создалъ себе свои планы и принёсъ ихъ мне, чтобы Я благословилъ ихъ, но я хочу чтобы ты представилъ МНЕ распоряжаться обстоятельствами твоей жизни…и тогда ответственность будетъ на МНЕ, ибо слишкомъ тяжко это дело для тебя, ты одинъ не можешь справиться съ нимъ, такъ каъ ты толтько орудие, не действующее лицо. Посетятъ тя неожиданно житейские неудачи, тоска и уныние охватятъ сердце твое, знай, что отъ меня это было, ибо Я хочу чтобы сердце твоё и душа твоя всегда пламенели предъ очима МОИМИ…и побеждающимъ именемъ МОИМЪ исправлялось душевное равнодушие и малодушие. Не получаешь ты долго известия отъ близкихъ тебе по своему малодушию и маловерию впадаешь въ отчаяние и ропотъ. Знай, что отъ МЕНЯ это было, ибо этим томлением твоего духа Я испытываю крепость твоей веры, непреложность обетования, силу дерзновения твоей молитвы о сихъ близких твоихъ, ибо не ты вручилъ ихъ Покрову Матери МОЕЙ Пречистой, не ты возлагалъ заботу о нихъ МОЕЙ промыслительной любви. Постигла ли тебя тяжелая болезнь и оказался ты прикованным къ одру, знай, что отъ меня было всё….ибо Я хочу, чтобы ты зналъ МЕНЯ и ещё глубже въ немощахъ своихъ телесныхъ и не ропталъ бы на сие ниспосланное на тебя испытание, не стараясь бы испытать МОИ планы спасения душъ человеческихъ различными путями…безропотно, безвольно приклонил бы свою волю подъ власть МОЮ о тебе. Помни что всякое жало притупляется, когда ты научаешься во всемъ видеть МЕНЯ чтобы не коснулось тебя,…а потому положи въ сердце своемъ все слова, которые Я объявилъ тебе сегодня. Отъ меня сие было всё, ибо это не пустое для тебя. Это жизнь твоя!»

Из переписки с Господином Симановским О.В. ( Член Харьковского Дворянского Собрания)

Уважаемый Пётр Николаевич!

     В письме господину Чернай (Предводителю Харьковского губернского Дворянского Собрания) помещена вырезка из газеты, где сказано, что Луганское Дворянское Собрание возрождено благодаря помощи дворянских фамилий, в частности Симановской – Федоренко Т.В. Мой дед Симановский Николай имел имение в Сумской обл., хутор Михайловский ( бывшая Харьковская губерния), а моя бабушка – дворянка Симановская Мария Ивановна Государем Императором была пожалована золотой медалью с надписью «За усердие», для ношения на груди на Анненской ленте ( имеется Свидетельство).

     Буду искренне благодарен, если Вы окажите мне помощь в выяснении – нет –ли родственных связей с Симановской – Федоренко Т.В.

     С уважением,

     Симановский Олег Всеволодович.

( Архив Кн. П. Гавловского de Causses)